Южный Урал, № 11 - Яков Вохменцев

В следующие три секунды встречная машина скрылась из виду, и только медленно оседавшая на дороге пыль напоминала о едва не происшедшей аварии. Шофер вздохнул от всего сердца и сказал:

— А ведь этого чорта оштрафовать бы следовало. Гонит, не гудит, и тормоза не в порядке. Поближе к городу — живо научили бы, как ездить.

Да, автоинспектора на дороге к Маркову камню пока еще не поставили!

Павел Петрович остался невозмутим.

А вот на очередном разветвлении пути впереди возник столб с дощечкой. На дощечке надпись:

На Марк. кам.

Ага! Значит, все в порядке — едем правильно.

Заросли кустарника кончились. Опять начался сосновый бор. Дорога сразу сделалась сырой, вязкой, местами настоящее болото. Как бы не засесть!

Но нет; на опасных участках дороги насыпан валежник, а то и настоящая слань из жердей сделана. Хоть тряско, зато проходимо. Совсем, кажется, уже не остается таких мест, где бы нельзя было проехать на машине.

Опять столб с надписью:

Заповедник.

Лес в заповеднике захламлен невероятно. Когда-то тут пронесся лесной пожар. Подгоревшие деревья упали. Над ними успели подняться молодые, а обгорелые стволы лежат по сию пору, черные, безжизненные, медленно зарастающие травой. Лежат целые штабеля бревен, тысячи кубометров сухих, горючих, как спички, дров. Так, наверное, миллионы лет назад падал в первобытные топи лес, чтобы потом, под толщами осадочных пород, превратиться в каменный уголь.

Только этот упавший лес, что видим мы проезжая, едва ли постигнет такая же судьба. Скорей всего он может превратиться в другое: в костер. Об этом не мешало бы подумать, кому следует. А то не без иронии звучит следующая надпись на очередном столбе:

Помни! Огонь — это стихия.

Будь с ним осторожен!

— Столб с воззванием поставили, а вот прибрать лес не соберутся, — ворчит Павел Петрович.

Его хозяйский глаз примечает всякий непорядок.

Проехали длинную слань через ручей. Говорят, что это один из истоков Чусовой. Трудно поверить. Ручей мал, тих, шириной в один метр, глубиной того меньше. Струится тихонечко в болото, упрятавшись от солнца под низко нависшие ветви берез и какого-то неизвестного всем нам мелколистного кустарника.

Кажется, что мы перемещаемся не только в пространстве, но и во времени. Мы движемся по следам легенд, и с каждым вздохом мотора все ближе, ближе истоки тех увлекательных и таинственных «преданий старины глубокой», без понимания, вдумчивого изучения которых невозможно познать и настоящее, невозможно заглянуть в будущее.

Лес то сожмет дорогу, то расступится, открывая на высоких местах горизонт. Все холмы, увалы… нет конца им! Время от времени близ дороги попадаются большие камни, как бы предвестники близости Маркова камня. Мы их в шутку называем «Марковичами».

Дорога спускается в глубокий, обрывистый лог. Через лог переброшен мосточек, довольно ветхий на вид. У моста путь пересекает широкая, прямая просека, уходящая в глубину леса. Это — тракторная трасса. Зимой по этому пути тракторы вывозят заготовленную за лето древесину.

Еще несколько километров, и машина вкатывается на большую вырубку. Стоят добротные, новенькие бараки. Один, два, три, четыре… Ого, целый городок! Вот тебе и «таинственная» старина! Ехали, ехали и приехали в совершенно очевидную современность… А где же Марков камень?

Здесь Марков камень. В сотне метров в лесу. Только не так уж глухо теперь около него, как в те времена, когда складывался устный сказ о Марке Береговике. Вырос у подножия камня городок лесорубов, новая жизнь пришла и обосновалась накрепко, как приходит она везде.

Стало понятно, почему на глухой дороге к Маркову камню стоят указатели и сама дорога по возможности поддерживается в пригодном для проезда состоянии. Здесь — лесозаготовки В ближайшие годы они примут еще больший размах.

По тропинке поднимаемся к камню. Его еще не видно из-за леса.

Гранитным клыком выдался над лесом Марков камень на плоской вершине его, прикрепленная стальными тросами — чтобы не снесло в сильный ветер, — новенькая светложелтая вышка. На вышку ведет высоченная лестница, срубленная из целых бревен и упирающаяся нижним концом в два дерева.

Взбираемся по лестнице. Павел Петрович следует позади, деловитый, спокойный, как всегда. Высоко. Спирает дыхание.

На верхних перилах кто-то из работников пожарной охраны устроил солнечные часы. Вертикально вбит гвоздь. Вокруг гвоздя обведена карандашом окружность, разбитая на деления. Каждое деление соответствует получасу. Гвоздь отбрасывает тень, которая, по мере движения солнца по небосводу, перемещается по окружности. Вот и вся механика. А удобно! Не так же ли вел наблюдение за временем, скрываясь здесь, Марк Береговик?

Русская смекалка — ее встречаешь на каждом шагу. Не она ли, по сути, является основным героем бажовских сказов?

Проверили эти самодельные «ходики» по карманным часам. Точно. Расхождение в пределах десяти-пятнадцати минут.

Абсолютная высота камня — 416 метров. Под ногами бескрайний океан леса, темнозеленый, чуть волнистый, торжественный. Синеватым светлым пятнышком проглядывает вдали озеро Щучье. На много километров вокруг, если не считать бараков лесорубов, ни одного селения.

Здесь, на камне, до недавнего времени существовала надпись: «Марк Петрович Турчанинов». Не подумайте, что отсюда пошло название камня. Нет. Пошло оно от полевского рабочего Марка, по прозвищу Береговик, который укрывался здесь вместе с любимой женой от турчаниновского произвола. А уж потом, когда стали звать камень «Марковым», появилась на нем эта надпись. Даже тут жадный заводовладелец хотел обокрасть своего крепостного!

Да не вышло. В устных рабочих сказах сохранилась подлинная история вольнолюбивого Марка Береговика, в глухую пору крепостничества поднявшего свой голос протеста против рабства, защитившего свое человеческое достоинство. Как напоминание об этой не напрасно прожитой жизни, стоит, высоко взметнув свою непокорную голову, камень, носящий имя человека. И как памятник человеку-бойцу, символ стремления к счастью, неодолимой воли к свободе, будет восприниматься всегда сказ Бажова — «Марков камень».

В последний раз поднялись на гору Думную.

Посвежело. На Думной гуляет ветер, раздувает полы пальто Павла Петровича. Бажов, не отрываясь, медленно обводит взглядом горизонт.

Да, много добра хранится в этих холмах. Вон, накрытый облаками, синеет Азов. Там, у подошвы его, богатый рудник Зюзелька — «Синюшкин колодец». Кто знает, может, и сам Азов где-нибудь в недоступной пока глубине своих недр хранит неисчислимые богатства. Вон плоский, как зеркало, блестит в долине Северский пруд.

Дым «Криолита» закрывает Гумешки… И они не сказали еще своего последнего слова. Думная… В старину здесь тоже был медный рудник.

Но самое главное богатство — люди, живущие среди этих гор, лесов, озер, прудов; люди, которые разрабатывают недра гор, плавят руду в печах, куют из нее металл, создают все блага. Людям-труженикам посвящено все творчество Бажова. Их воспел он в своих сказах. О них думает и сейчас, сидя на Думной.

Думная… Откуда название такое?

По преданиям, в пору строительства Полевского медеплавильного завода на горе был сход рабочих, бунтовавших против каторжных условий труда, против господского произвола.

По другим сказаниям, на горе сидел три дня и три ночи, «думал думу» «батюшка Омельян Иваныч» — Пугачев.

А если забраться еще дальше в глубь веков, то — как повествуют легенды — совещались на горе и «стары люди»…

— Вот тут, — говорит, нарушая молчание, Павел Петрович, — дедушка Слышко и рассказывал нам, ребятам, свои истории… О чем рассказывали в старину? Грамота была недоступна крепостному человеку. И мысли свои показывать было нельзя. Вот и прятали их — и мысли, и мечты, и желания — в устных сказах — легендах, которые передавали один другому. В сказах же объяснялось многое, что казалось тогда непонятным. К примеру, откуда такое скопление руды и малахита в Гумешках, кто оставил там ямы-копани. В сказах бедный человек одерживал верх над богатым. В сказах же, уж коли приходилось невмоготу, он уходил «за Камень», за Урал. И было это отзвуком действительности: беглые, примкнув к вольнице, шли в Сибирь. Сказывать сказы находились особые мастера. Мне выпало счастье слышать такого мастера — дедушку Слышко…

И Павел Петрович опять погружается в раздумье. Сегодня он прощается с родными местами — с Полевским, с Зюзелькой, с Азовом, снова и снова перебирая в памяти впечатления последней недели, шестидневную поездку на машине… Кто знает, когда увидит еще?

— Слышко говорил, — вспоминает Павел Петрович, — пещера под Думной. Завалена. Мне ее увидеть не довелось. А вот как медь на Полевском плавили — помню. Мы, ребята, медную пену собирали. Когда медь плавят, тянут березовой жердью, брызги на крышу выбрасывало. Считалось, что таким образом медь от примеси очищается. Мы эти застывшие брызги собирали — разменный знак для игры в бабки. Крупная, с бекасинник — пять бабок. Редкая белая — десять бабок. А в народе эту медную пену пили, как лекарство. От желудка там или еще от чего. Кажется — предел невежества? А вот теперь оказывается, что это была не медь, а сопутствующий ей висмут. Висмут же применяется в медицине, как лечебное средство. И как раз при болезнях желудка. Не так уж глупо получается…